За окном – почти весенняя погода. Но ведь всё равно скоро Новый год. Обстановка (даже на работе, даже в измордованный коронавирусом год) по традиции располагает к уютным размышлениям. Например, о том, как удивительно иногда складываются судьбы самых простых людей из такой глубинки, как наш Камышинский уезд.

Помните, родившийся в многодетной семье в Голом Карамыше Яков Вебер благодаря своим способностям попал в мастерскую художника Константина Коровина и потом многому научился у него? А даровитого поэта из колонии Мессер Эдуарда Губера, первого переводчика «Фауста» на русский язык, утешал сам Пушкин. Кто знает, если бы не поддержка Александра Сергеевича в тот момент, когда Губер в гневе из-за беспредела цензурщиков разорвал собственную рукопись, над которой работал пять лет, возобновил бы он вообще свои переводы. 

Следующий в этой цепочке знаменитостей — выходец из Нижней Добринки (ныне Жирновского района), журналист Иван Овчинников. Будучи редактором отдела писем газеты «Гудок», Иван Семёнович осаживал хохотавших над перлами рабочих корреспондентов литобработчиков Юрия Олешу, Илью Ильфа, Евгения Петрова: «Ну, довольно, принимайтесь за дело». Сотрудник профсоюзного отдела Михаил Булгаков работал в соседнем с ними кабинете, но захаживать к неунывающей компании любил. Он каждый день оставлял у них на вешалке свой тулупчик, а вечером заходил за одеждой. Как человек интеллигентный, Михаил Афанасьевич считал неприличным исчезнуть просто так. В качестве «квартплаты за вешалку» он непременно демонстрировал Овчинникову и его коллегам презанимательнейшую импровизацию, на которые был мастаком.

Как фотограф товарища Ньютона искал

Сдерживать молодую пишущую братию Ивану Овчинникову, прямо скажем, было нелегко – насмешники даже создали собственную стенгазету «Сопли и вопли» (простите за некорректность, но из истории фактов не выкинешь). Именно так неблагозвучно назывался большой кусок картона, куда для всеобщего обозрения помещались не самые удачные фразы рабкоров, опечатки, курьёзные заголовки. Допустим, «Помехи и прорехи» (не по аналогии ли с ними родилось название стенгазеты?),  «выдавание книг производится при соблюдении непотерятия и неукрадения» или «вода падала стремительным домкратом». Всё это аккуратно вырезалось, наклеивалось и вывешивалось в простенке кабинета — получалась своеобразная доска писательского позора. Бывало, что и сам строгий Овчинников не выдерживал —  тоже чуть ли не катался по полу, хватаясь за живот от хохота, а потом соглашался, что подмеченная нелепость – яркая демонстрация того, как не надо относиться к русскому языку.

Железнодорожная газета «Гудок», где в середине 20-х годов прошлого века чрезвычайно живо будущими знаменитостями обсуждался материал для фельетонов и сатирических рассказов, существует и сейчас. Конечно, её стиль и применение после прочтения стали иными. Семьи многих петроввальцев, листая страницы, с радостью находят в ней знакомые имена машинистов, их помощников, диспетчеров, слесарей. А изучив от корки до корки, пускают на упаковку яблок в зиму, разжигание банных печей, подстилку для животных или дешёвую пилотку, защищающую в зной от солнечного удара.

Что ж, к этому нужно относиться с юмором. Советские времена, когда люди гордились своими коллекциями подшивок газет и журналов, канули в Лету. Теперь так складывается судьба практически всех современных печатных изданий, ведь бумага вполне годится для последующего использования в хозяйстве.  Если говорить о «гудковцах» двадцатых годов, то они вообще ко всему подходили с иронией, между делом находили повод позубоскалить над собой и своими соратниками.

До наших дней сохранились любопытные воспоминания об одной из их шуток, где описывается, как не особо грамотному фотографу редакционные остряки дали задание сделать для заметки портрет рационализатора Ньютона. Тот долго и честно обивал пороги кабинетов с вопросом «А не у вас ли работает товарищ Ньютон?». В конце концов нарвался на другого скалозуба, который посоветовал ему поискать Исаака Иваныча в паровозном управлении…

Всё дело в почве

Выпускник Камышинского реального училища, молодой революционер Иван Овчинников попал в редакцию «Гудка», конечно, не сразу. В юности он особенно чутко реагировал на перемены в обществе, пламенно выступал против самодержавия, участвовал в нелегальных собраниях, размножал и распространял прокламации. Опасностей не боялся, за какие-то промахи судьбу не корил – не до того было. После подавления восстания в Камышине в 1906 году ему пришлось уехать в Закаспийскую область (подальше от преследований и арестов), где Иван прожил около 10 лет. Тем не менее, революционные настроения его не покидали никогда. Он отзывался на все происшествия  и отправлялся туда, где требовалось строить светлое будущее. После октябрьских событий 1917 года Иван Семёнович Овчинников был помощником и комиссаром отдела культуры Туркестанских путей сообщения, позже заведовал волостным отделом народного образования.  Только с середины 20-х годов наш земляк стал руководить выпуском знаменитой «четвёртой полосы» в «Гудке».

Для творческого человека подобная смена деятельности, наверное, немножко похожа на детское пробуждение в первый день каникул. Столько причин после всех волнений для радости и свободы, а ещё чувства, что вот-вот из несуразных обрывков родится искромётный шедевр, который читатели оценят по заслугам! Вместе с Овчинниковым работали, кроме уже названных «акул пера», Валентин Катаев, Арсений Тарковский и Константин Паустовский. На вопрос, почему именно в газете железнодорожников выросло столько профессионалов, Иван Семёнович отвечал в свойственной ему образной манере:

 – Когда-то, ещё до «Гудка», был я учителем и на летние каникулы ехал к себе в родную деревню. А по дороге заехал к приятелю-агроному. Показывает он мне свои грядки, и вижу: растёт лук крепости исключительной, а рядом лежат молодые, хорошие арбузики.

– Не чудо ли, – спрашиваю, – что из одной и той же почвы лук тянет горечь, а арбуз сладость?

– А это, – говорит, – избирательное свойство индивидов, главное, чтобы почва была хорошая.

Ехидные и талантливые

Почва для творчества в отделе «Рабочая жизнь» действительно была плодородной. Отсмеявшись и взяв за основу события, которые описывались в бесхитростных рабкоровских заметках, литобработчики составляли из них едкие, изящные по стилю и врезавшиеся в память читателей фельетоны. В них бичевались воры, бюрократы, лодыри, которые встречались то тут, то там на железной дороге. Рабкоровские фразы, которые особенно понравились, разбирались на афоризмы  и вворачивались при любом удобном случае.

Например, Ильфу запала в душу зарисовка о просьбе родителя устроить на работу сынка, который «ничагусеньки не делаить, знай себе по улицам шлындаить, прямо пропадает хлопчик зря». И как только заведующий Иван Овчинников обращался к кому-то из замешкавшихся с укоризной, мол, что ж вы, давно пора материал сдавать, Ильф тут же комментировал нараспев: «И ничагу-у-усеньки он не де-е-е-лаить, знай себе по редакции шлы-ы-ы-ы-ндаить!»

Так они и жили – от заметки к статье, от одного трудового дня к другому. На работе завязывались крепкие знакомства, перераставшие в дружбу. Именно так получилось у Овчинникова и с Булгаковым, которому Иван Семёнович, по его собственным воспоминаниям, подсказал сюжет рассказа «Антонов огонь», основанный на событиях 1917 года в Камышинском уезде:

« … — Бывают фактики и обратного порядка, — перебил я как-то Булгакова и рассказал действительное происшествие, о котором целый год толковали в нашем уезде.

А получилось так. Один наш кулак-отрубщик собственноручно спалил свой хутор, зарезал пять племенных баранов и, пьяный, пришел с косой на конюшню резать сухожилия жеребцам-производителям. Тут голубчика и сцапали его же бывшие конюхи.

— Позвольте! Это же очень интересно! — оживился вдруг Михаил Афанасьевич, выслушав рассказ. — Так сам и спалил? Ей-богу? Это же надо обмозговать!..

Почти уверен, что князь-поджигатель как литературный образ впервые возник перед Булгаковым в эту именно минуту».

Активного интереса ко всему происходящему вокруг и желания защитить мир от пошлости, безграмотности, насилия Иван Семёнович Овчинников не растерял и в зрелые годы. В страшное время Великой Отечественной войны он пошёл добровольцем на фронт, где защищал Москву от фашистской нечисти.  Потом тоже не сидел сложа руки, всегда трудился, неоднократно приезжал в Камышин на встречи с ветеранами. Он скончался в возрасте 87 лет, прожив достойную и яркую жизнь.

Елена Кулыжкина.

На фото: создатели «четвёртой полосы» за работой. Первый слева — Иван Овчинников