— Что это за хутор Дубовка? Мне больше нравится старое название – село Дубовочка, — так его называли, когда я ещё мальчишкой здесь бегал, — рассказывает художник Николай Лупанов. – Но пошла мода на всякие сельские поселения, переименования, и мы тоже под раздачу попали.

То, что в окрестностях живёт творческий человек, становится понятно, когда только проезжаешь по улицам.  На многих воротах запечатлены персонажи известных сказок, обитатели водных глубин, лебеди.

К самому Николаю Ивановичу во двор на окраине приглашает «зайти, если чо» волк из мультфильма «Жил-был пёс». Правда, для незваных гостей тут же размещено предупреждение: «Осторожно, злая собака». Хвостатых охранников во дворе аж два: огромная овчарка громыхает своим «Гав» солидно, как и положено ей по статусу, а малюсенький тойчик вторит ей писком на фальцете и от страха сам же приседает на дрожащие лапки.

Всё-таки где родился, там и сгодился

— На свет я появился не в этом доме, — успокоив обоих «телохранителей» и пригласив нас в прохладу летней кухни, уточняет Николай Иванович, — он стоит дальше по улице. А тут, напротив, мельница высилась. Это сейчас здесь травы по колено, а раньше зерном пахло, мука шелестела. Мой отец мельником трудился. Мама в колхозе работала.

Когда Волга разливалась, она затапливала достаточно большую территорию. А вода спадала – мы на ней картошку сажали.

Метрах в семистах от берега во времена моего детства простирался огромный остров ДубовскОй, дарами которого мы и жили. Он тянулся от Уракова бугра до Камышина. Местные на нём собирали ягоды и грибы. Пастбища там были тучные – жители телят и свиней, привязанных верёвкой к лодке, переправляли пастись. А на зиму крестьяне много сена заготавливали.

Помню, в 1957 году, когда из-за строительства Сталинградской (позже Волжской) ГЭС сильно поднялся уровень воды, нас даже собирались переселять из села, чтобы спасти от затопления. Но потом как-то обошлось и «Атлантиды» местного масштаба не случилось.

На удивление, во время нашего недолгого вояжа по Дубовочке мы встретили много молодёжи. Белокурая девочка и вихрастый мальчишка продефилировали мимо с сачком и пустой банкой. «Лягушек идём ловить, — пояснили они, наткнувшись на наши любопытные взгляды, — потом в пруд отпустим». Компания парней и девушек постарше на автомобиле подъехала к роднику, чтобы набрать ключевой воды и утолять ею жажду, пока будут загорать. Во многих дворах народ копался, несмотря на жару. Бабулечка с костылём куда-то направлялась… 

— Хорошо здесь, спокойно и вольготно. Чем заняться, всегда есть, — не согласилась с моей фразой о неперспективности местная жительница Татьяна. Сама она полтора года назад  перебралась в Дубовочку из Камышина и нисколько об этом не жалеет. Видит своё счастье в спокойствии семьи и труде. Рассказывает, что взялась за перевозки (мол, у камышан, липовцев и дубовчан эта услуга востребована): «Много людей ездит, пустым транспорт не бывает». Хотя честно совсем уж радужных картин не рисует и проблем не скрывает: например, водителей на автобус найти ей трудно. Сочувствует односельчанам, которые жалуются на отсутствие магазина, ведь им приходится даже за хлебом в город ездить. «Но ничего, справляемся. Наша семья потихоньку в доме ремонт делает. Развиваемся», — оптимистично смотрит в своё будущее женщина.

Душевный дом – основа жизни

Такое же, как у неё, трепетное уважение к малой родине, в селе чувствуется по-особенному. Дома уютные, с украшенными резьбой наличниками. На столбиках чьих-то резных, светлого дерева ворот, сидят деревянные совы. Все жилые здания, старые и современные, «улыбаются» миру. А брошенные, зияющие чёрными провалами вместо стёкол, словно покойники — нет смысла в их существовании, раз хозяева оставили родной очаг. Брошенные в пустых комнатах часы, на которых застыло время, производят удручающее впечатление.   

Художник Николай Лупанов, не мыслящий себя отдельно от Дубовочки, не поленился обрядить ажурной вязью, собственноручно выбитой зубилом на металле, не только основной дом, но и хозпостройки.

Душа его всё так же, как прежде, верна юности. Доверяясь памяти, он вновь и вновь мысленно «бежит» по дорожкам прошлого. Рассказывает, что чувство прекрасного ему передалось генетически. От деда, Василия Ивановича, служившего во времена Николая Второго в лейб-гвардии драгунского полка.

Портрет молодого военного, знатного рисовальщика, стоит сейчас у художника на почётном месте.  Бог знает когда в перерывах между службой, но успевал дед дубовского художника поколдовать у холстов. Из-под его кисти выходили милые сердцу и глазу заливные луга, стройные берёзовые рощи и дивные волжские восходы. Внук его творческую традицию продолжает: «Вот посмотрите на пейзаж, с того берега писал село, тут даже мой дом видно. А сюжет другого по собственному представлению нарисовал. Когда-то писал и портреты земляков. Среди них – хорошего приятеля, тоже художника, Павла Лефтора».

По-моему, они с Павлом Георгиевичем очень похожи своей страстностью к живописному процессу. В доме и на даче Лефтора можно было наткнуться на живописные наброски где угодно: на форзаце книжки, каких-то деревянных обрезках, даже на обороте зеркала. Где осеняла, где поражала воображение художника «говорящая» деталь, блик или образ, там они были запечатлены. В этом, во внутренней глубине, теплоте и раздумчивости, и есть настоящее богатство домов наших творческих людей.

Место силы

Разговорившийся хозяин показал нам свои владения. Хоть и жаловался он на шалившее здоровье (то тут «защемило», то там «подклинило»), но видно – без дела не сидит. На заднем дворе им разбит большой, ухоженный огород. В саду зреют краснобокие яблоки и мясистые груши. Есть делянка горчицы, которую Николай Иванович использует в качестве удобрения. Ну и куда же в наших краях без бахчи, без арбузов и дынь?  Пока они «доходят до кондиции», над ними растянуты верёвки с закреплёнными дисками и  зеркалами, отпугивающими нахальных ворон и других расхитителей урожая.

— Помогает? – сомневаюсь, поглядев на «невысокие технологии».

— Да, — с уверенностью отвечает Николай Иванович, — ни одной поклёвки не было.

 Между делом, делясь огородными премудростями, вспомнил молодость. Рассказал, как после окончания восьми классов он поступил учиться в 26 ГПТУ Камышина на плотника-столяра третьего разряда. Потом его взяли работать на «Тракторострой»: «Через дорогу от нынешнего завода СМИ располагалась наша контора. Мы кузлит строили». Как все парни – сверстники, Николай отслужил в армии и вновь вернулся в ставшую родной организацию.

— Я со школы занимался рисованием, самоучка, — с улыбкой поделился художник. – Ну и тут от бригады на Новый год выпустил стенгазету. Увидел её наш парторг, похвалил и предложил перейти на должность оформителя.  Дело это было в 1975-м году. А в 1981-м я перевёлся в Камышинскую воспитательно-трудовую колонию. Меня даже аттестовали как контролёра, но работал я по-прежнему художником. Готовил наглядную агитацию, тогда это востребовано было.

Куда бы ни забросила его жизнь, про Дубовочку Николай Иванович Лупанов никогда не забывал Здесь он силой напитывается. Хоть и знакома ему округа, как пять пальцев, но даже один и тот же куст, по его словам, никогда не повторяется: листья ветер шевелит, солнце освещает по-иному, туман окутает или роса окропит. То, что написано природой, подмечается художником, хранится внутри, а потом выплёскивается на полотна. И чуда этого, когда на кусочке ткани умещается целый мир, объяснить невозможно.

Елена Кулыжкина.

Фото автора и из архива Евгения Бондаря.